Каково быть пресс-атташе сборной России − большое интервью: сработаться с Черчесовым, не жить дома больше 50 дней, пройти путь из села Хреновое

Игорь Владимиров − важная фигура в истории сборной XXI века. Он был ее пресс-атташе шесть лет и на других должностях в РФС еще столько же. Вместе с Россией он перенес и триумф чемпионата мира, и два депрессивных Евро. И 20 тысяч фанатов на Воробьевых горах, и пустоту коронавирусной эпохи. Мы встретились с Владимировым и записали большой разговор о профессии.

Что здесь:

• Последняя пресс-конференция Черчесова. Что это было?

• Сам Черчесов когда-нибудь признавал, что не прав?

• Как сделать, чтобы звезды уважали журналистов и чего журналисты не должны делать в ответ.

• Неожиданная история, как Бельгия поступила не по этикету и подставила Россию.

• Жизнь в графике сборной: пропустить выпускной сына, работать до ночи − но кайфовать.

• В сборную − из провинции 90-х: журналистика без диктофонов и с собственным изданием от руки.

Разбираем сложные кейсы: откуда у Черчесова военная риторика и запретные слова, почему игроки не выходили к журналистам, что делать с «мы говно» от Слуцкого

– Кто вам ближе – либерал-Слуцкий или консерватор-Черчесов?

– Меня все постоянно об этом спрашивают, но объективно сравнить можно при равных условиях. У нас же были разные форматы работы: с одним – год, с другим – пять. Один был совместителем, другой – освобожденным тренером. Это ключевые вещи, потому что Станислав Саламович был регулярно рядом, а Леонид Викторович находился большую часть времени в клубе.

– Форматы разные, но есть конкретные люди. Как с ними налаживали коммуникацию?

– Если ты возьмешь интервью, а потом в это кресло сядет другой журналист, тогда я смогу вас сравнить. А как их сравнить, если форматы работы существенно отличались? Они слушали мои идеи, многое принимали.

– Главное ощущение от позднего Черчесова – оторванность от зрителей и образ оправдывающегося депутата: разговоры про войско и государственную задачу, отказ принять провал на Евро-2020.

– Как только сборная не выходит из группы на большом турнире, появляется негативный фон. Помню, как в 2016 году нас не хотели выпускать из аэропорта. Болельщиков много приехало, встреча была не из приятных. Негативный ажиотаж в такие моменты усиливается максимально. Последний Евро завершился совсем недавно, поэтому еще все так остро воспринимается.

Я благодарен Черчесову за многие вещи. Он системный тренер и деликатный (не удивляйтесь) человек. Да, мы проговаривали последнюю пресс-конференцию, но он всегда принимает решения самостоятельно. Думаю, тогда в какой-то степени это был крик души, попытка обратить внимание на положение дел в российском футболе. Если брать результаты, то мы были объективно слабее Бельгии и Дании, а Финляндию обыграли.

– Результаты – да. Проблема в другом: Черчесов анализировал свой образ?

– Тогда его внутреннее состояние подсказывало, что эмоциональная окраска после того турнира должна быть такая. Аналогии с военной тематикой могут нравиться или не нравиться, но это было его решение. Зная его, понимаю, почему он так говорил, но не могу детализировать.

– Вы общались с Черчесовым после последней пресс-конференции? Когда-нибудь говорили ему: «Станислав Саламович, давайте не будем набрасывать»?

– А какие вопросы на ней преимущественно задавали? «Это позор. Когда в отставку?» Что сейчас нужно в основном для кликов? Хайп. Когда все спокойно, то и вопросов таких не слышно. Станислав Саламович – человек самостоятельный. Многие вещи проговаривались, но, повторюсь, он исходил из внутреннего состояния.

– Он когда-нибудь говорил: «Я перегнул»?

– Он трезво смотрит на ситуацию. Черчесов анализировал и себя, и выступления, и работу штаба. Сам штаб много анализировал. Можно подчеркнуть – очень. Он небольшой, но каждый в нем был на своем месте. У каждого была своя зона ответственности. По профессионализму нет вопросов.

Если бы Россия вышла из группы, была бы другая история. Все наши невыходы сопровождались взрывами, и я прошел два таких Евро. В 2012 году Адвокат в Россию из Польши даже не приехал. В 2014-м после чемпионата мира Капелло оставили, но ненадолго.

Со стороны нужно понимать: есть условный «Мерседес», а есть «Жигули». И тебе почему-то кажется, что «Жигули» должны обогнать этот «Мерседес», потому что кто-то так решил. Реально посмотрите, кто и в каких клубах играет. Проанализируйте состав Дании и скажите, основываясь на этом и их последних результатах, а не эмоционально: почему мы должны обыграть датчан?

Вылет России не провал

– Последняя пресс-конференция Черчесова – провал?

– За пять дней до нее я заболел коронавирусом и лежал дома. Какие эмоции? Старался смотреть ее профессиональными глазами, а не реагировать эмоционально.

– Сопереживание?

– Я член команды. В этом плане не отрывал себя ни от Черчесова, ни от тренерского штаба. Все за все отвечаем. После таких результатов тренерский штаб должен понимать, что вопросы об отставке прозвучат – это нормально. Другое дело, правильно ли это было с учетом того, что мы на середине пути отбора на чемпионат мира. Это большой вопрос. Новому тренерскому штабу всегда нужно время, чтобы въехать в процесс, и я искренне желаю сборной выйти на ЧМ-2022.

Ковид нам не помог, и все наложилось: не закончился один турнир, как начался отбор к другому. Весь 2019 год мы буквально летели по отборочному циклу на базе домашнего чемпионата мира. Все отборочные матчи выиграли, уступили дважды только бельгийцам. Команда была на ходу, а ковид ее затормозил. Это как поезд, который остановился. Тогда мы 10 месяцев вообще не собирались.

– Вы обговаривали, что Черчесову говорить? Это его инициатива?

– У него сразу была мысль, что он не может остаться в стороне и молчать. Собирался идти и отвечать на самые острые вопросы. Он может что-то сказать, но прямо тебе, а не за углом. Это важно.

Возможно, это случилось не так быстро, потому что сначала он отчитывался на техкоме. Обычно через день после таких сборов мы идем на телевидение и даем развернутое интервью, а тогда прошло около 10 дней.

– Отдельный мем про Черчесова – слова, которые он запрещал (мы на «Голе» даже сделали про это тест). Какие запреты были внутри команды?

– Запретные слова – это аллегория журналистов. Черчесов посчитал называть товарищеские матчи контрольными, даже я на автомате называю их контрольными. При нем не было запретов, но были параметры соблюдения дисциплины. Не помню ее нарушений при Станиславе Саламовиче.

– Вам когда-нибудь было страшно находиться рядом с ним?

– Нет. Почему-то у многих о нем такой образ рисовался. В жизни и работе он абсолютно другой: предельно системный и деликатный человек, который за пять лет ни разу ни меня, ни коллег по штабу не оскорбил. И выслушает, и сам скажет. Во всех ситуациях, где он руководитель, Черчесов самостоятельно принимал решения.

Мы с ним не панибратствовали в работе, но продолжаем общаться и сейчас. Контакт не прервался.

– После возвращения с Евро-2020 сборную России не встретил ни один болельщик, команда появилась через другой выход в окружении полиции и Росгвардии, а к журналистам никто не подошел. Почему так?

– Мы вышли ровно оттуда, куда нас привезли. Выход не выбирали.

– Кажется, что вернулись не футболисты, а преступники. Нет?

– Нет.

– Но никто не подошел к журналистам.

– Главный тренер и игроки подходили к журналистам в Копенгагене сразу после игры. После матча с Данией были подходы к «Матч ТВ», Первому каналу, были микст-зона и пресс-конференция. По прилету на острые вопросы отвечал я, так как это работа пресс-атташе.

31 вещь, по которой мы запомним эпоху Черчесова

– После Евро-2016 было «мы говно» от Слуцкого, после Евро-2020 – «мы обкакались» от Дзюбы. Такие вещи проходят через вас?

– Слуцкий давал это интервью уже не в статусе главного тренера. Кстати, сразу после матча с Уэльсом Виталий Мутко предложил ему остаться в сборной, но он отказался. Дать интервью Дудю было полностью его решением, я вряд ли мог на это повлиять. Слуцкий рассказал эту историю – она действительно сильная.

– Да. В этом же признание: мы слабые по уровню, но принимаем и говорим об этом вслух.

– Насколько я помню, это были слова одного из футболистов.

– Как их воспринимаете?

– Ну, это было решение Леонида Викторовича – рассказать о той беседе с игроками публично.

– Другой кейс – Кокорин и Мамаев, которые после вылета с Евро-2016 тусовались в Монако.

– Эта ситуация не имеет отношения к сборной. Просто люди в личной жизни допустили такое. Это история не игроков Кокорина и Мамаева, а людей Кокорина и Мамаева. Думаю, в оценках нужно придерживаться именно этого принципа.

– Вы общались с ними после той ситуации?

– Мамаев больше не вызывался в сборную, Кокорин – один-два раза. Я с ними на эту тему не разговаривал.

При Владимирове для игроков появился график выхода к СМИ и не банились конкретные темы. Это он подтолкнул Дзюбу

– Вы провели 71 матч со сборной России. Если не учитывать ЧМ-2018, какой день вспоминаете чаще всего?

– Думаю, душу греет первый раз, когда я приехал в сборную в сентябре 2015 года, потому что это дебютный и волнительный момент. Еще помню день после матча с Хорватией, когда поехали с командой на Воробьевы горы: сцена, единение. Тогда пришло 15-20 тысяч человек, и было бы еще больше.

Мы ехали туда не как герои, а как люди, сделавшие для страны важное дело. Все это оценили. Было приятно получить такое внимание, но обидно, что расстаемся. У каждого внутри было твердое ощущение, что мы могли сделать еще больше.

– В чем прикол работы пресс-атташе?

– Когда ты работаешь с лучшими тренерами и футболистами – это не прикол, а большая ответственность. И они меняются: игроки, тренеры, турниры, условия. Нужно, например, перед каждым крупным турниром провести медиа-день для УЕФА. Бродкастеры хотят, как правило, одних и тех же игроков. Условно, Дзюба или Акинфеев должны быть везде. В этом моя работа. Нужно правильно балансировать, грамотно распределять медийную нагрузку.

В период сборов рядом со сборной бывает по 100 журналистов, которым что-то нужно давать для контента. И как дать? Я предложил обязательный график выходов к СМИ. Хочешь или не хочешь – ты член сборной, поэтому нужно выполнять.

Помню, был один сборник, который еще не доехал до корпуса команды в Новогорске, но уже писал мне: «Меня никуда на сборе не выводить». Спокойно сказал ему, что тогда, может, не нужно надевать экипировку сборной России, если ты особенный.

– Что еще изменили в жизни сборной России, когда вас назначили пресс-атташе?

– Первый раз я сделал обязательный график перед Евро-2016 со Слуцким. Если мы будем спрашивать исключительно пожелания, то ни к чему не придем, а журналистов надо уважать, потому что они ездят с нами по странам и городам.

Мы никогда не препятствовали, если у игрока была договоренность [по интервью], для этого находили удобное время для беседы. Никто ничего не запрещал, поэтому даже в Австрии в мае было немало эксклюзивов.

Конкретно по Дзюбе решил, что его нужно вывести к СМИ дней за пять до старта чемпионата мира-2018. Интуитивно почувствовал, что он может сказать что-то важное именно в этот момент. И Дзюба выдал пламенную речь. По-моему, это было 7 июня, когда он еще находился в статусе запасного. Те слова всколыхнули команду, когда ее буквально гнобили со всех сторон.

– Вы его назвали богом коммуникаций. Стендапы Дзюбы – его инициатива?

– Футболисты не роботы. У каждого в голове есть свое, в центре всего – их речь. Можно попросить сделать на чем-то акцент, но это не экзамен. Если выпускаешь к камерам и много подсказываешь, это все равно не сработает на сто процентов.

– Что запрещалось из тем для общения?

– Были скорее рекомендации. Мы ничего не запрещали. Первая рекомендация – к журналистам, чтобы они спрашивали в основном о сборной, а не устраивали личные стендапы. Даже когда задавали вопросы о клубах, 60-70% игроков отвечали, хотя не находились в расположении клубов.

– То есть если их спросят о Путине, запрета нет?

– Иногда спрашивали, когда был какой-то повод.

– Если спросят не о Путине, а о Навальном?

– Ни один не спросил, не знаю. Может быть, если бы я почувствовал суть вопроса и интонацию, сам бы вмешался. Но это зависело бы от конкретной ситуации.

Путин пришел в дзюдо, когда сломал нос на боксе. Выступал в шерстяных носках, стал мастером и перенес смерть друга

– Конкретных банов на темы не было?

– Нет. Можно что-то рекомендовать. Например, не оценивать клубных тренеров в сборной и наоборот. Не уверен, что игрокам публично нужно сравнивать тренеров, под руководством которых играют.

Однажды сборную России подставила Бельгия – долго общалась в раздевалке и затормозила пресс-конференцию. Все разъехались

– Давайте разберем на примере одного дня, как устроена работа пресс-атташе.

– Хронология всегда разнится. Есть предыгровой день – одна история, есть игровой – вторая, любой другой – третья. Игровой день до матча ничем тебя не затрудняет, потому что ни футболистов, ни тренеров не трогаем. До матча происходят только незначительные события: например, сделать фото, в какой форме играем. Мы это практиковали на стадионе после организационного совещания.

Есть обязательства: интервью с главным тренером или с кем-то из представителей после приезда на арену в день матча. Также идет обсуждение с медиа-офицерам УЕФА нюансов пресс-конференции, перевода, кто из игроков идет на флеш-интервью. За пять минут до финального свистка получаем запросы от бродкастеров. Обычные организационные вопросы.

– Что самое тяжелое?

– Этот алгоритм я знаю хорошо. Иногда удивляет, когда возникает недопонимание. Например, в 2017 году Россия в Сочи сыграла с Бельгией 3:3. Мы проигрывали 1:3 и забили два мяча в конце. Бельгийцы были очень недовольны. По правилам этикета мы должны пропустить их на пресс-конференцию первыми как гостей. Они закрылись в раздевалке и долго там находились – видимо, устроили разбор.

Уже все прошли, команде нужно уезжать, а мы еще не ходили на пресс-конференцию. Было непонятно, почему мы не могли первыми провести пресс-конференцию ввиду неготовности второй стороны. Это немного раздражало. В итоге долго ждали, команда уже уехала, а мы потом отдельно добирались до отеля с главным тренером.

– Работа на ЧМ-2018 – тест-драйв? Как сильно по нагрузке это отличалось от обычных матчей?

– Игровые и предыгровые дни проходят примерно в одном режиме. Во время тренировочных дней то болельщики приезжали, то журналисты, то спонсорские мероприятия. В твоей стране проходит чемпионат, и все хотят к этому прикоснуться. Мячи привозили коробками. Кажется, что это легко, но как каждый игрок может подписать 100 мячей в день?

Объемы другие, внимание другое. До чемпионата мира сборная России не тренировалась на базе в Новогорске. Ее реконструировали и модернизировали, поэтому мы жили в отдельном корпусе, а до этого проживали в отелях.

– Вы застали два пика – Евро-2008 и ЧМ-2018. Когда голова уезжала сильнее?

– На Евро-2008 я работал вторым пресс-атташе. Мы играли в двух странах – другая логистическая составляющая. Жили в Леоганге между Инсбруком и Зальцбургом – это тоже такое деревенское спокойное место. Вся Австрия в этом плане симпатичная и домашняя.

Тогда никто не ожидал, что мы далеко пройдем. После первой игры с Испанией казалось, что все – вот-вот уезжать. Вся команда собралась, был правильный настрой от тренера и его помощников. Победа над Голландией напоминает по эмоциям победу над Испанией на ЧМ-2018.

Хиддинк тогда создавал правильную атмосферу: она была профессиональная, но непринужденная. У него были профессиональные русскоязычные помощники в лице Бородюка и Корнеева, которые являлись буфером между ним и командой. Хиддинк мог пошутить, но все-таки, не владея языком, сложно до конца понять человека. С точки зрения восприятия это сильно отличается. Тогда Гус выбрал правильную конфигурацию тренерского штаба. При Капелло, например, в штабе было еще шесть итальянцев.

Пропущенный выпускной сына и 52 дня вне дома – так выглядят издержки работы пресс-атташе

– С 2007 года вы работали в должности пресс-атташе: сначала – в молодежной сборной, потом – в главной. Считали, сколько стран за это время посетили?

– Около 50. В основном был в европейских странах. Посещая их, мы, как правило, не посещали интересные места, которые есть в этих странах. Обычно видели аэропорт, отель, стадион – все. В лучшем случае можешь прогуляться в ближайшем радиусе, потому что пресс-атташе – человек, который всегда должен быть рядом с командой.

Отмечу место, где мы готовились к чемпионату мира и Кубку конфедераций – сборы проходили в Австрии, в Нойштифте. Это Тирольский регион: там горы, правильное сочетание воздуха. Достаточно простой, но качественный отель с восстановлением и домашним питанием. Сама атмосфера – такая австрийская деревня, где можно сосредоточиться на работе.

Обменивался мнениями с журналистами, все хотят туда вернуться. Нойштифт – место, где отдыхаешь душой. Это важно. У футболистов в день на сборах одна-две тренировки, и нужно, чтобы внешняя аура тебе помогала, чтобы можно было чувствовать себя расслабленным и сконцентрированным. Там для этого созданы идеальные условия.

– Первой страной был Люксембург, куда вы ездили с юношеской сборной, которая выиграла чемпионат Европы. Что запомнилось сильнее?

– Перед Евро-2016 много раз ездили во Францию: то мероприятия, то жеребьевка, то турнир. Много времени провели там в 2015-16 годах. Жили в пригороде Парижа в отеле со всеми необходимыми условиями. По-моему, туда же заезжал «ПСЖ» перед официальными матчами. Было интересно.

– Что самое обидное, чем жертвовали ради работы?

– Выбирая такую работу, ты априори идешь на жертву. Я сразу был к этому готов. Помню, тренировались в Австрии. Пока готовились, вспомнил, что у меня сын окончил школу. Смотрю, жена прислала фото, где стоит с ним на выпускном. Мысль мелькнула: я тут в горах смотрю на пейзажи вместе со сборной, а у меня там сын окончил школу.

– Он не обиделся?

– Нет. Он понимает, что в данной ситуации ты не выбираешь.

– Сколько максимально не появлялись дома?

– Когда был чемпионат мира-2018, мы собрались 18 мая и приехали домой 8 июля. Я посчитал, что вышло 52 дня. Это максимальный срок и очень большой для сборной.

Как пробиться в журналистике 80-х и 90-х: узнать о поступлении в вуз – на картошке, проблема – купить диктофон, новое медиа – от руки

– Вы родились в селе Хреновое. Что это за место?

– Это село в центре Воронежской области, но не маленькое.

– Википедия пишет, что там никогда не жило больше семи тысяч человек.

– Раньше оно было не просто селом, а районным центром, который объединял еще ряд населенных пунктов. Там я прожил 17 лет и окончил школу. Моя мама работала в этой же школе, где вела русский язык и литературу, а папа преподавал историю и политэкономию в лесном техникуме.

Бываю в Хреновом раз в год, иногда – два. Родных там почти не осталось. Мама живет в Москве, сестра и другие родственники – тоже. Приезжаю туда, потому что это родные места.

– Правда, что там растет самый ядреный хрен?

– Так считается. В Хреновом он растет на огородах. Причем его никто не сажает. Хрен вырастает сам, его много в центральной черноземной зоне. Там была речка, которая высохла, – вот вокруг нее росло много хрена. Так и назвали: речка – Хреновая, село – Хреновое.

– Хрен, лошади, село. Откуда и зачем здесь взялась журналистика?

– Мама у меня филолог, она меня учила правильно писать и говорить. А папа очень любил футбол, сам играл в молодости. Где-то на стыке эти интересы сошлись, и к концу школы я решил, что хочу стать журналистом.

Поступил в Воронежский университет. Тогда было непростое время. Конкурс был жесточайший, факультетов и отделений журналистики в стране было очень мало. А в Воронеже был. Всего зачисляли 25 человек в одну группу. У медалистов и рабфаковцев были преимущества, поэтому в свободной конкуренции оставались десяток-полтора мест.

В эти 25 я изначально не попал. А потом мне и еще одной девушке пришло дополнительное письмо, что количество людей в группе увеличили на два. И я оказался одним из двух счастливчиков, хотя сначала присутствовало максимальное разочарование. Помню, копал картошку у бабушки, когда принесли это письмо счастья в буквальном смысле слова. Не могу описать, сколько было радости (смеется). Уже думал, как попасть на заочное отделение, где работать, а тут такая новость.

– Как проходил отбор?

– Сначала был творческий конкурс, когда нужно предоставить публикации. У меня уже были материалы в местной районной газете. Без этого не допускали к экзамену. Прошел устный и письменный конкурс, из экзаменов устно сдавали русский язык и историю, писали сочинение.

Первая публикация? По-моему, писал про местную футбольную команду, какой там хороший тренер и как там все происходило. Просто я сам в ней играл и знал, о чем написать (смеется). Тогда была другая конъюнктура: ни сайтов, ни интернета – вообще ничего. Первый и второй каналы и одна спортивная газета. Когда я поступал в 1989 году, еще даже не было «Спорт-Экспресса». «Советский спорт» – и все.

– Вы стартовали в журналистике в 90-е. Этим периодом обычно пугают: голодно, страшно и непонятно. Все так?

– Я к тому моменту был молодой и в жизни не успел ничего построить. Семья жила в селе, родители работали педагогами. У них тоже ничего не обвалилось. Были ограничены в продуктах, какие-то вещи (сахар или еще что-то) получали по талонам. Но продукты из деревни всегда были на столе.

Помню, хотел себе купить первый диктофон. Проблема. Так просто не зайдешь и не купишь. Была комиссионка: кто-то сдал, кто-то положил. Переносилось это легко, потому что мы были молодыми и не успели в это серьезно погрузиться.

Нет и нет. Я руководствовался таким подходом: если не можешь что-то изменить, бессмысленно и глупо из-за этого переживать. [Надо] принять, найти варианты и идти дальше. По-умному решить для себя проблему.

Как вы знаете футбол 90-х? Очень сложный тест по истории

– Как заработали первые деньги на журналистике?

– Если не считать разовые копеечные публикации, то на третьем курсе устроился в газету «Молодой коммунар» в штат. Я был студентом − особо деньги не разбазаришь. Ушли на бытовую устроенность. Родители помогали. Стипендии были маленькими, поэтому каждому требовалась помощь.

– Вы были главным редактором еженедельника «Игрок». Как создавать медиа в эпоху без интернета?

– В 21 год я и несколько товарищей работали в разных воронежских изданиях. Мы все писали о спорте, но в газетах давали под него мало места. В одной колонке не расписаться и не реализоваться. Как это можно было решить? Только сделать что-то свое.

Мы собрались и думали, как найти стартовый капитал и объединить спорт в одной газете. Нам помогли местные футбольные клубы, областной спорткомитет, кто-то еще. Мы и сами были неопытными, а тут нужно было на поток поставить выпуск газеты. Она существует с 1993 года в Воронеже и в бумажном виде выходит до сих пор.

– Сколько людей ее делало?

– Нас было человек пять. Собрались друзьями и сделали проект. С нами работала машинистка, которая сидела и печатала. Рядом корректор все правил. Мы писали от руки и оформляли на дискету или какой-то носитель, а потом все это версталось. По договору у нас был фотограф. Тираж не помню, но несколько тысяч.

– Потом появилась должность пресс-атташе в «Факеле». Самая стремная пресс-конференция, в которой участвовали.

– Ну почему сразу стремная? Они все были короткими, журналистов было немного. Какое-то короткое время я поработал с легендарной личностью – Эдуардом Васильевичем Малофеевым. К тому моменту он уже был в возрасте и не походил на тех тренеров, кто был в том кругу. Он выделялся старинной манерой общения и невероятной душевностью.

Помню, нахожусь дома. Звонит телефон: «Алло, это Эдуард Васильевич Малофеев». Подумать раньше, что мне, молодому человеку, позвонит такой тренер. «Игорь Вячеславович», – и тут у меня вообще все… Сказал, что он на базе: «Здесь есть вкуснейший салат «Летний». Приезжайте».

– Что такое воронежские болельщики?

– В 2010 году, когда я уже работал в РФС, то приезжал в Воронеж на матч Россия – Бельгия. По-моему, на трибунах было 35 тысяч человек. Мне сказали, что если бы можно было запустить 135 тысяч, то они бы пришли. Воронеж – город-миллионник, но рядом есть Липецк, Тамбов, Курск, Белгород.

Точно помню, что на игру хотел прийти весь Воронеж. Тогда восточная трибуна особо не эксплуатировалась, но всех по максимуму усадили. Там же первые два мяча за сборную забил наш антигерой Лукаку.

Как прошел последний день в РФС после шести лет в сборной. После ухода Владимиров рыбачил и купался в речке

– Вам почти 50 лет, но выглядите моложе. Как так?

– Сказать, что я придерживаюсь каких-то диет, – нет. Сказать, что я фанат фитнеса или спортзала, – нет. С точки зрения питания сильно себя ни в чем не ограничиваю. Видимо, такая генетика.

Может быть, сбалансированное разделение рабочих и домашних дел помогает. Если можно что-то сделать сегодня – делаю сегодня, чтобы не откладывать на завтра. Потому что завтра дел может быть в три раза больше.

– Режим?

– Никаких специальных действий, чтобы выглядеть моложе, точно нет. Завтракаю совсем немного. Обедаю и ужинаю в стандартном варианте. Особо не ограничиваю себя в чем-то – ни в мучном, ни в сладком. Сладкое вообще не очень люблю.

– Вы совмещали посты главы пресс-службы РФС и пресс-атташе сборной: «Четыре года я работал в режиме жесткого маневра». Как это проявлялось?

– Временная жесткость. Было сложно во всем, потому что РФС – такая большая структура, где много направлений и каждое нужно охватить в той или иной степени: от пляжного и женского футбола до мужских сборных. Есть еженедельные мероприятия, есть руководители со своими проектами. Сборная – часть РФС, но в отдельные периоды живет своей жизнью. Невозможно одновременно быть и с президентом РФС, и с главным тренером сборной.

– Хорошо высыпались?

– Бывают всякие события, которые приводят к бессонным ночам. Работа пресс-атташе – цикличная, потому что есть период сборов и период вне сборов, который более академичный. Тогда понимаешь, что сегодня интервью, завтра – встреча, послезавтра – мероприятие. А здесь сбор, где все подчинено одной задаче.

– Сколько раз пили успокоительное или алкоголь, чтобы отключиться от суеты?

– Успокоительное или алкоголь на сборах я не пил в принципе. Справлялся без этого. А так: общаюсь с родными, отвлекаюсь в какой-либо форме, ездим отдыхать.

– Как для вас прошли последние два месяца?

– Август – полное отключение и перезагрузка. Вообще никаких мыслей о работе не было, потому что нужно было отдохнуть и освежить голову. Я уезжал на родину в Воронежскую область: ходил на рыбалку, купался в речке, встречался с друзьями.

Долго в таком режиме пребывать тоже нельзя: нужно и семью кормить, и сам привык всегда работать. В сентябре был уже в Москве и начал заниматься вопросами трудоустройства.

– С какими эмоциями прожили эти два месяца?

– Тянуло к тому, чем занимался много лет. Так просто не получится оторваться, должно пройти время. Настраиваешь себя: есть факт – его нужно принять. Нужно понять, сколько было хорошего, и не напоминать себе о плохом.

– Обида есть?

– Нет. Мы все понимаем, что работа нигде не вечна. 15 лет – это большой срок. Тем более для спорта. С одной стороны, возможно, пора было поменять место деятельности. Когда сильно прикипаешь к одному месту, это хорошо. Как Черенков, который отыграл в «Спартаке» всю жизнь.

С другой – слишком много было вложено сил в работу в РФС. Поэтому перестраиваться непросто, но я к этому готов. Благодарен всем, с кем работал. Посетил много турниров, поработал с несколькими президентами, в прямом контакте с двумя главными тренерами. Есть что вспомнить.

– Как прошел последний день?

– Буднично. Переговорили с генеральным секретарем РФС Александром Алаевым. У меня был договор до 31 июля. Мне сказали, что он не будет продлен. Пожелали друг другу успехов, на этом и расстались.