Хантер Томпсон − засранец, пьяница, чей прах Джонни Депп выстрелил из пушки. И главный спортивный журналист эпохи
«Никаких больше игр. Никаких бомб. Никаких прогулок. Никакого веселья. Никакого плаванья. 67. На 17 больше, чем 50. На 17 лет больше, чем я планировал или хотел. Скучно. Я постоянно зол. Никакого удовольствия ни для кого. 67. Ты становишься жадным. Перестань, веди себя соответственно возрасту. Расслабься. Больно не будет».
Это предсмертная записка одного из самых безумных писателей-постмодернистов XX века − Хантера Стоктона Томпсона. Через несколько дней после выстрела Томпсона себе в голову прозвучал еще один, который он завещал: это его прах разлетелся в небе после заряда из пушки. Автор выстрела − Джонни Депп.
«Хантер знал, что я достаточно сумасшедший, чтобы исполнить его волю», − рассказывал Депп о завещании. Он близко дружил с Томпсоном и снялся в экранизациях его главных романов − «Страх и ненависть в Лас-Вегасе» и «Ромовый дневник».
«Между нами было глубокое доверие, и в этом заключалась особенность Хантера, − вспоминал Депп в одном из интервью. − Я знал: куда бы я ни отправился с ним и что бы ни случилось, это всегда будет правильно. Я доверял ему, даже когда случалось что-то нехорошее. Мы одинаково относились к приключениям.
Одна вещь в Хантере, которую я буду бережно хранить в памяти, − когда он чувствовал необходимость отправиться куда-то, исследовать что-то или просто удрать, он звонил мне: «Полковник (кхм, он называл меня полковником)! Ты мне нужен в Гаване через неделю». А у меня разгар съемок в Англии. Я говорю, что, наверное, смогу что-нибудь придумать. И затем ты обнаруживаешь себя на самолете по дороге в Гавану».
Биография Томпсона не выделяет некую одну причину популярности: то ли это публикация «Страха и отвращения в Лас-Вегасе» в журнале Rolling Stone, которая затем стала одним из главных монументов контркультуры конца XX века, то ли дружба с россыпью голливудских звезд вроде Джонни Деппа, Билла Мюррея или Шона Пенна, то ли роль в американской «новой журналистике».
Но совершенно точно один из важных факторов − спорт.
Как написать про скачки, ничего не написав про скачки
Да, стиль гонзо пришел в журналистику и литературу из спортивных колонок Хантера Томпсона. На сленге гонзо − это человек, который последним из пьющих держится на ногах. В литературе − стиль, когда все происходящие события рассматриваются под исключительно субъективным углом и выстраиваются вокруг рассказчика. У гонзо есть несколько характерных признаков: повествование от первого лица, увесистая доля внутренних монологов рассказчика, детальные, едва ли не новеллистские описания собеседников и окружающего мира.
Отцом гонзо Томпсона сделала колонка для журнала Scanlan’s Monthly в 1970-м «Дерби в Кентукки упадочно и порочно». Это история о публике, которая собирается на одном из самых популярных спортивных ивентов Америки − ежегодных конных скачках в Кентукки (бомжи, журналисты, чиновники). На самом деле это должен был быть обычный спортивный репортаж о скачках, но Томпсон превратил его в литературный рассказ с морем диалогов, матом и описанием всего вокруг (кроме самих скачек, ха-ха-ха) − все это на фоне яростного алкогольного угара.
«После пьянки и отсутствия сна, нашей единственной настоящей проблемой к тому моменту был вопрос о доступе в клабхаус. Наконец мы решили, что рвануть напролом и украсть два пропуска, если понадобится, будет лучше, чем пропустить часть действия. Это было последним вразумительным решением, которое мы смогли сделать в следующие сорок восемь часов. С того момента − почти что с начала нашего выдвижения к треку − мы полностью потеряли контроль над событиями и провели весь остаток выходных, барахтаясь в море пьяного кошмара».
Редакторы рискнули.
«Я буду одновременно лучшим и худшим»
Слово «гонзо» о творчестве Томпсона первым употребил редактор The Boston Globe Sunday Magazine Билл Кардозо. В письме Томпсону он назвал «Дерби в Кентукки» прорывом:
«Вот оно, это чистое гонзо! Оно стартовало, пусть продолжает катиться».
Ральф Стэдман − чувак, с которым Томпсон двинул на то самое дерби, чтобы там порядочно нажраться и войти в историю, а по совместительству английский иллюстратор − прикарманил этот термин и к своим рисункам:
«Хорошо, значит, вот что я делаю. Гонзо».
Америка в то время находилась в поиске новых литературных приемов и идей, поэтому любое отклонение от традиционной журналистики приветствовалось. Эти процессы прекрасно описаны идеологом «новой журналистики» Томом Вулфом в его книге «Новая журналистика и антология новой журналистики».
Вулф рассказывал о поколении публицистов, которые настойчиво тащили романтистские приемы в традиционный журналистский концепт, запуская нон-фикшн на новый, космический уровень. Среди ярких примеров «новых журналистов» − глыбы американской литературы XX века: Трумен Капоте («Завтрак у Тиффани», «Летний круиз», «Хладнокровное убийство»), Джоан Дидион («Играй как по писаному», «И побрели в Вифлеем», «Синие ночи»), Норман Мейлер («Крутые парни не танцуют», «Американская мечта», «Олений заповедник»). Вошел в книгу и репортаж Хантера Томпсона из Кентукки.
Хотя запал реформаторов поддерживали не все и не всегда. Лучшая история про стык полярных нравов − зубодробительная переписка Хантера Томпсона с будущим обладателем Пулитцеровской премии Уильямом Кеннеди. Он был главредом в San Juan Star, а Томпсон до взлета пытался устроиться к нему спортивным редактором.
«Работа интересует меня по двум причинам: это новая газета, и она находится в Карибах, − пишет Хантер Томпсон. − Зарплата вторична, что немыслимо в нашей великой ротарианской демократии. Я буду одновременно лучшим и худшим редактором, которого только можно найти. Я буду очень требователен к фотографам, буду настаивать на самостоятельной верстке своих полос, буду писать колонки, которые заставят читателей напрячь мозги. В общем, сделаю все, чтобы выпускать идеальную спортивную рубрику. Я был спортивным журналистом и редактором, стажером и репортером − и я разочаровался в американской журналистике. Закат американской прессы очевиден. Мое время слишком ценно, чтобы тратить его на попытки пробиться по «главной улице» с ежедневными клише, сплетнями и эротической требухой».
Кеннеди вежливо отказал. Хантер Томпсон в ответ выдал панч, который сойдет за раунд:
«Ваша интерпретация моего письма типична для кретина, ответственного за загнивание американской прессы. Не думайте, что ваше решение заставит меня отказаться от цели. И когда я добьюсь ее, напомните мне дать вам в зубы, а потом запихать ваш бронзовый значок вам в задницу».
Томпсон против всех − упадочно и порочно
Он вообще был крайне дерзким и не всегда дружил с головой. В конце 50-х рядовой первого класса ВВС США Хантер Томпсон вел спортивную колонку для еженедельной армейской газеты. Задача − аккуратно освещать успехи бейсболистов и футбольной команды военной базы. Вместе с этим он заодно мочил руководство авиабазы и всю армию США в целом. Тексты становились хитами и разлетались по местным газетам, публикуясь под псевдонимом.
«Какого черта ты там понаписал?! Кому еще ты продал статьи?! − орал офицер. − Я вышвырну тебя со службы, щенок высокомерный!»
Это самый частый отзыв на работы Томпсона. Он получал замечания и выговоры, ходил в наряды и лишался премий. В итоге он так всех довел, что начальники выкинули его со службы с замечательными формулировками в личном деле: вызывающее поведение и пагубное влияние на сослуживцев.
Получая документы, Томпсон ухмылялся. Его отец, ветеран войны, прыгнул на тот свет, когда сыну было четырнадцать. Мать запила, семейный доход упал на дно, а молодой Хантер решил: стану преступником. Он обожал громить все вокруг, курить, бить витрины, воровать, пить, ввязываться в истории. Уже тогда он люто ненавидел систему (кажется, любую) и несправедливость. Все это вылилось в отчаянный, почти радикальный в своей упертости нонконформизм.
Когда именно Томпсон сорвался - черт знает. Может, в нищем детстве. Может, когда на одном из соревнований гоночный болид расплющил друга у него на глазах. Может, нет никакой конкретной причины.
Томпсон вылетал из Time за неподчинение и неуправляемость, из Middletown Daily Record − за драку и порчу имущества. Он внедрялся в банду отмороженных байкеров, которые затем его жестоко избили − так родился роман «Ангелы Ада». Он насмехался над американской мечтой в «Страхе и отвращении в Лас-Вегасе», рисуя ее наркотическими галлюцинациями чокнутых, беспринципных и откровенно бездушных людей, ценности которых − обдолбаться, набухаться, выплеснуть все деньги и рвотные массы.
Он регулярно драл американских политиков и избирательную систему в колонках и романах («Страх и отвращение предвыборной гонки − 72», «Лучше, чем секс»): «В мире, которым управляют свиньи, все подсвинки стремятся вверх, а всех остальных имеют до тех пор, пока они не соберут свои силы вместе».
Он расширял границы спортивной журналистики серией колонок для ESPN «Наших бьют!», детально повествуя, как его укусил в щеку коричневый паук-отшельник. Или признаваясь, что испытывает слабость к Рональду Рейгану, потому что тот в молодости был спортивным журналистом, а его жена лучше всех в Голливуде делала минет. Или делясь мнением о руководстве NBA через анекдот про трех балбесов.
Делай все что угодно, если это весело
«Школьницы твердо знают, что если хочешь добиться в этом мире успеха, то большие сиськи просто необходимы, ведь они могут сделать тебя миллиардершей. Взгляните на Анну Николь Смит на обложке Playboy: все, что ей понадобилось, чтобы по-быстрому прикарманить 450 млн долларов, − это одна хорошая идея и пара гигантских буферов. Это великая страна, не правда ли?»
Вот − классический абзац из спортивной колонки Хантера Томпсона. Наполненный цинизмом, ядом и юмором на грани. Но за придурковатым хулиганским стилем скрывался тонко чувствующий и бесконечно ранимый человек, который перепечатывал на машинке книги Фицджеральда и Хемингуэя, учившись по ним писать.
«В его характере была сторона, которую я сразу для себя выделил, хотя для многих других она неизвестна. А может, просто людям не представилась возможность ее увидеть. Он был джентльменом с большой буквы. Он был очень вежлив и очень щедр. Он был таким в самой глубокой сущности. Это то, что было заложено в нем. И только потом через это проявлялись все остальные черты его характера» − вспоминал Джонни Депп уже после двух выстрелов.
Весь творческий путь Хантера Томпсона был про бунт и эмоции. Но любая тема от него не оставляет равнодушным. Будь это история о путешествиях по Южной Америке, о приключениях байкеров, о пауке-отшельнике или о том, как попасть на обложку Playboy.
Американский журналист Билл Симмонс в некрологе писал: «Хантер показал, что можно делать все что угодно, если это весело. Можно написать 50 000 слов о будке биотуалета, и люди будут это читать. Когда начинаешь, все говорят тебе, что ты не можешь: «ты слишком молод», «ты мне обязан», «твой текст слишком длинный», «нужно менее эмоционально» и т.д. С Хантером все иначе. Он заставляет думать, что нет ничего невозможного».
Вы можете считать этого человека безумцем. Отбросом. Алкоголиком и наркоманом. Бродягой. Контркультурщиком. Непонятым гением. Съехавшим с ума бунтарем. Быдлом. Интеллектуалом. Какая разница?
Неужели он был не прав в главном? Неужели спорт − это просто не одна из частей нашей безумной жизни?
Можно ли использовать словосочетание забил гол при зачатии детей.