«Возник выбор: или не курить, или умереть с голода». Как люди переживали дефолт 1998-го – мы поговорили с разными профессиями
Дефолт 1998 года – момент в истории и экономике России, который привел к отставке правительства, росту инфляции, ухудшению уровня жизни. Мы собрали монологи людей из разных сфер и профессий, чтобы понять: как это ощущалось, чему научило и какими способами преодолевалось.
Журналист Василий Уткин – возил валюту из Исландии с пачкой карточек других людей
«У меня ровно два воспоминания о том периоде.
Первое. Естественно, сразу выстроились очереди к банкоматам. У нас на НТВ+ (тогда мы принадлежали компании Владимира Гусинского) был банкомат «Мост-Банк», он стоял на лестничной клетке. В телецентре довольно широкие лестницы, и к этому банкомату стояла очередь. Причем стояла примерно весь день, потому что в банкомате к тому моменту еще не было денег. Просто нужно было занять очередь.
К этому все относились терпимо, потому что кто-то поехал на съемку, кто-то – монтировал. Стояли люди и держали карточки. Кто-то оставлял карточку тому, кто стоял в очереди. Все ждали, пока привезут деньги. НТВ всегда (и тогда в первую очередь) было телевидением звезд, но все стояли в очереди.
Стоял ли я? Конечно. А как же? Сколько можно снять, столько и снималось. Нужно понимать, что далеко не в каждом магазине или кафе можно было расплатиться карточкой. Наличные были просто супернеобходимы. Если не было наличных, считай, что у тебя не было денег.
Второе. В то время обрубили все командировки. Это был период, когда сборную России тренировал Анатолий Бышовец, который проиграл шесть матчей, считая товарищеские. Сборная оказалась в безвыходной ситуации, ее принял Романцев, потом был знаменитый марш из одних побед. Но все это имело точку перелома. Она была в Исландии.
Туда нужно было лететь, но мне не давали командировку. Предполагалась поездка другого журналиста, тогда как раз пришла молодежь. Но мы не могли не поехать на матч сборной. Оплата командировки состоит из 2,5 частей. Во-первых, нужно долететь. Во-вторых, нужно прожить.
Мы договорились с РФС, что они возьмут меня в самолет, а за гостиницу я заплачу из своих денег. У них был чартер, это не стоило денег по большому счету. Но был 98-й год: это не ситуация, когда можно снимать на телефон в 4К или когда можно ехать с камерой, которая по сути фотоаппарат. Была камера Betacam. Ни один корреспондент никогда не умел на нее снимать. Включенной камерой что-то снять можно, но включить, настроить, взять баланс по белому.
Камера была очень тяжелая. Почти у всех операторов того поколения были большие проблемы с позвоночником и спиной к концу карьеры. Нужно было взять камеру, штатив – примерно в пять раз тяжелее того, что сейчас называется штативом. Я взял кофр со стационарным светом, потому что предполагал, что сниму интервью в помещении. И сумку с принадлежностями: аккумулятор, кассеты. В общем, четыре довольно серьезные сумки.
Я поехал туда один, потому что в самолет могли взять только одного. А я не был оператором и не умел пользоваться камерой. В течение трех дней меня инструктировали, как все это сделать. Весь репортаж в Исландии я снял сам и умотался в хлам, потому что все это носил на себе.
В Исландии никто не мешал отоваривать с наших карточек валюту. С собой у меня было штук 15 карточек. Проблема была в том, что через границу нельзя провозить валюты больше, чем какую-то определенную сумму, а я вез гораздо больше. После приезда у меня нашли эту валюту. Достал карточки, говорю: «Ребята, мы где живем с вами? Хотите – ликвидируйте». Они сказали: «Проходи».
На тот момент я зарабатывал около 1,5 тысячи долларов. Я был сравнительно высокооплачиваемым сотрудником. Всех накоплений на карте больше двушки быть не могло. Семи-десяти людям я вез порядка 12 тысяч долларов, а к провозу разрешалось пять. Далеко не все футболисты были в подобной ситуации, но я, например, мог сказать, что это общие деньги.
Чему научил тот период? Около 10 человек отдали мне пластиковые карты с пин-кодами, чтобы я поехал, снял деньги и привез им. Значит, чему меня научил дефолт? Взаимовыручке, честности и порядочности, как и должна действовать на нормальных людей ситуация каких-то определенных лишений. А чему еще могла научить? Приключения в жизни. Это приключения такого рода, когда пришел в какое-то заведение развлечься, а не хватает денег. Примерно такое же ощущение – только распространяется на все области жизни.
Все это происходило осенью, а летом мы были во Франции на чемпионате мира. Тогда не было единой европейской валюты. Курс франка к доллару был такой же, как курс рубля к доллару – один к пяти. У меня еще папа франкофон, ученый, свободно говорил по-французски, занимался международными проектами. Помню, как он побывал во Франции, как мы смотрели слайды из его поездки.
Оттуда он привез что-то из одежды и три киндер-сюрприза, которые мы дотерпели до Нового года. Знал, сколько отцу это стоило: он экономил на всем, на чем только возможно. Я приехал во Францию через несколько лет с банковской карточкой, когда франк равен рублю. Просто кайф. А потом пришел август – выяснилось, что все это не так.
Не надо проводить параллели с тем временем. Это было совершенно другое время. Прочитайте первые строчки «Анны Карениной»: там написано, что все счастливые семьи похожи, но каждая несчастлива по-своему. Все беды разные. Похожи только успешные времена. Та ситуация по сравнению с нынешней – дырка на носке в гостях без тапок».
Химик и профессор РАН Алексей Бобровский – из-за дефолта бросил курить
«Хорошо помню, как утром спустился к ларьку за сигаретами и увидел, что пачка «Союза Аполлона», которая обычно стоила 2 рубля 50 копеек, продается по 12 рублей. Ну и решил бросить курить, так как передо мной возник выбор: или не курить, или умереть с голода.
Тогда я был весь погружен прежде всего в науку, писал свои первые научные статьи, тогдашняя тематика исследований просто перла. Первые международные конференции, в которых я участвовал ежегодно – Польша, Франция. Была активная концертная деятельность. Тогда еще интернет не был сильно развит, и народ толпами посещал концерты. Так часто я не выступал потом уже никогда.
В то время я, кажется, играл [на ударных] в основном в группе InSide. Исполняли каверы и собственные песни в духе западного рока 60-70-х: Rolling Stones, Cream, Jethro Tull. Ну и в других проектах: например, в 2000 году я играл треш-метал в группе «Хархан». Дохода практически не было, но народ тогда ходил толпами. Помню в Р-Клубе с «Харханом» было больше тысячи – настоящий слэм. После дефолта особо не заметил изменений.
Мне сильно повезло: я попал в лабораторию всемирно известного ученого Валерия Петровича Шибаева. Благодаря его дружбе с профессором Шпрингером из Берлина ездил туда на деньги DAAD ежегодно на месяц-два. Это позволяло зарабатывать в немецких марках сумму, эквивалентную примерно 1000 долларов, чего вполне хватало на год моей аскетичной бессемейной жизни.
Родителям тогда не надо было помогать. Когда до 96-го я был студентом, а потом стал аспирантом, мне платили стипендию Сороса в долларах. Поэтому август 98-го сделал мои небольшие накопления даже существеннее. Помню, что для многих это был тяжелый период. Но для меня это было совсем не так. И уж ничего общего с тем ужасом, который у меня сейчас.
Как на мне сказался дефолт? Получается, что никак. Пожалуй, главный итог – бросил курить, причем довольно легко, хотя до этого курил по пачке в день в течение шести лет».
Шеф-повар и журналист Алексей Зимин – его белой зарплаты хватало на пару бокалов пива, пока люди вокруг скупали телевизоры и черную икру
«17 августа мы провели в редакции вдвоем с моим приятелем: сдавали номер, делали протоафишу для приложения «Новых известий». Как выяснилось, это был последний номер издания. О дефолте узнали из тогдашнего медленного интернета.
Мы тогда были страшно молоды и не привыкли к жирной жизни. В какой-то степени даже весело: нечего терять, очередной коллапс, которых мы навидались за 90-е. Тогда нам выдали зарплату. Естественно, она была серая, нам выдали белую. Через пару дней пошли в ближайший бар, зарплаты хватило на два бокала пива каждому.
Деньги стремительно превращались ни во что для тех, у кого они были. У нас их не было. Например, люди зачем-то покупали огромные телевизоры. Цены не успевали повышать по новому курсу доллара, поэтому продавали по старому. Тогда я жил на «Маяковской», на углу находился магазин (где сейчас «ВкусВилл»), и в нем не осталось ничего, кроме черной икры. Люди в отчаянии покупали черную икру – на последнее, чтобы во что-то превратить деньги, которые стремительно обесценивались.
Мне было 26 лет. Я был достаточно равнодушен к общественным потрясениям и не имел ни денег, ни детей, ни каких-то активов, за которые стоило переживать. Привык, что можно жить вовсе без денег. Серьезно меня не перепахало. Поскольку денег не было, мне нечего было ходить к банкоматам. Тогда мой приятель Шура Тимофеевский написал в газету «Русский телеграф» (которую закрыли после дефолта) статью «Плачет девочка в банкомате».
Хитрые и предусмотрительные, как правило, снимали зарплаты и переводили в доллары. Тогда же был период, когда люди ходили в карманах с долларами. Те, кто это делал регулярно, были на высоте положения. Например, у человека могло быть пять тысяч долларов – и он был королем. [Такой человек] всегда умно припасал доллары и переводил их в рубли.
Дефолт научил тому, что черные лебеди могут произойти в любой момент. Это же создало традицию страшного августа, потому что потом в нем тоже происходило много неприятного. От этого был эффект, но не катастрофа. Довольно быстро все откатилось назад.
По-моему, в ноябре-декабре мы запускали «Афишу». Тогда появились какие-то деньги. Все стоило относительно дешево – даже в Москве. Это сильно понизило цены на квартиры. Например, через два года я купил свою первую квартиру в Москве за 30 тысяч долларов, продав ее спустя 10 лет за 300.
В конце 80-х мне было 18 лет. Такой человек привык к тому, что наше государство ставит граждан в подобные ситуации: обнуление денег, сгорание со счетов моих родителей и бабушек в «Сбербанке» финансов, которые лежали там десятилетиями. Никакой веры в государство у меня и моих друзей не было, поэтому никаких претензий быть не могло. Так положено, чтобы что-то устраивалось.
Когда ты молодой, можешь пойти в дворники или еще куда-то. Нет нужды выстраивать долгоиграющую карьеру, обзаводиться стратегическими авуарами. Было проще. Что называется, не были богатыми – нечего и начинать».
Математик Алексей Савватеев – узнал о дефолте спустя 10 дней из-за сплава по реке на Алтае
«17 августа весь день мы преодолевали Аккемский прорыв на реке Катунь: много ступеней, нужно просматривать и идти аккуратно со страховкой с воды. Это был поход с друзьями на катамаранах. Никакой связи с континентом у нас не было. Мы шли 17 дней, не торопясь, с самого верха (из-под горы Белуха) до Чемала. Длинный и трудный поход.
26 августа мы завершили его и приехали в Новосибирск. Где-то вдалеке я увидел банк, а там восемь рублей за доллар, хотя до этого было шесть: «Пацаны, началось». До похода я предупреждал папу: «Осторожно. Все, что имеешь, лучше переведи в доллары». Я годом раньше окончил РЭШ [Российская экономическая школа]. Чувствовал, что что-то не так. У нас денег почти не было – какие-то копейки, несколько сотен рублей, и все были переведены в доллары. Тот кризис мы встретили во всеоружии.
В течение двух недель я наблюдал, как доллар вырос до 26 рублей, но потом поехал чуть вниз. Тогда я выиграл пари. Мои друзья из РЭШ говорили, что будет 50 [рублей за доллар]. Поспорил, что к декабрю курс опустится ниже 20 рублей за доллар. Так и произошло, и я выиграл на этом денег.
Мои ощущения были такие: все встало на свои места, потому что это не очень заслуженно, когда все зарубежное стало для нас таким дешевым. Я подумал, что теперь будет некая более правдивая жизнь. Сейчас у меня ровно такое же ощущение. Дуракаваляние закончено, стояние за спинами иностранных производителей подошло к концу.
Мы вступаем в серию очень долгих лет, когда будем зависеть только от себя и наших восточных партнеров, а не западных (которые теперь и не партнеры вовсе, а непонятно кто). Это нормально, но многие их технологии нам будут недоступны. Происходит большой поворот и в идеологическом плане тоже.
Когда недавно я уезжал из Москвы уже после 24 февраля, увидел огромную толпу [у банкоматов], очередь, нервозную обстановку. Это же было в 1998 году. Все повторяется. Остатки западных товаров, которые больше у нас не появятся, будут снесены еще круче, чем тогда. Потому что тогда люди понимали, что товары-то останутся, но будут дорогими. А сегодня речь идет о том, что их не будет. Так что сегодняшний кризис будет гораздо жестче тогдашнего.
Мне трудно сказать за других людей. У меня веселая семья, все спокойно к этому отнеслись в 1998 году. В 90-е мы жили впроголодь: у нас буквально было только самое необходимое. Потом разбогатели немного, и вот речь вновь зашла, о том, что будет меньше денег, шоколадок. Вокруг в Москве были слышны разговоры: «Как же мы теперь? Все у нас через жопу». Но по всей остальной России долларов в лицо никто никогда не видал, да и иностранная техника никому не была доступна. Так что по стране тот кризис ударил не так сильно.
А разжиревшая Москва вопила, что теперь она бедная. До кризиса после РЭШ кто-то ехал учиться или работать за рубеж, а кто-то оставался дома, потому что в Москве была конкурентоспособная зарплата. Но после августа 1998 зарплата перестала быть таковой. Впрочем, лично для меня не было этого: «Пора валить». Мне было 25 лет, и меня куда больше интересовали романтические дела того времени (смеется), чем то, что рубль куда-то едет или пропадают товары. Меня это совсем не волновало.
Страх? Ни малейшего не было. Покупали водку дороже, чем она была раньше. И шутили об этом каждый раз, когда бухали (смеется). Как в анекдоте:
– Сынок, у меня для тебя плохие новости: водка подорожала.
– Папа, то есть ты будешь меньше пить?
– Нет, сынок, ты будешь меньше есть.
Дефолт – это вызов. Как у человека болезнь: организм борется, обновляется и становится сильнее. Если кризис не убивает страну, то она выходит из его объятий более подготовленной и сильной. Любые экономические коллапсы – это повод собраться, сплотиться, кончать валять дурака и работать. Например, вернуть систему массового образования, которую мы уничтожили за эти 30 лет. Вообще восстанавливать свое. Считать, что мы источник смыслов для себя.
Я привык, что в России никогда не бывает долго спокойно. Понимал это что в 2008 году, что в 2014-м, что сейчас. Живя в стране с самой великой культурой из всех когда-либо существовавших на земле, мы обречены на эту тряску (смеется). Потому что великая культура не может быть спокойной. Это вам не маленькая Бельгия, это – Россия. Нас штормит».
IT-специалист Дмитрий Перепелин – не поступил в нужный вуз, а потом платил за учебу магнитофонами
«В то время я находился в Йошкар-Оле, ездил в Марийский государственный университет, чтобы подать документы для поступления на факультет иностранных языков. Прямо в приемной комиссии меня отговорили подписывать какой-либо договор, потому что уже тогда стало известно, что все случилось. Тогда не было ни интернета, ни социальных сетей. Даже радиоприемники были не у всех.
Узнать о происходящем пришлось в дороге, находясь там. Благодарен этой женщине, которая отговорила меня подписывать договор. Стоимость выставлялась в долларах, обучение за два семестра – 700 долларов. Тогда он стоил шесть рублей, а стал 24. Это [подписание договора] было бы безумием.
Дальше я платно поступил в Чувашский государственный университет в Чебоксарах, где стоимость была существенно ниже. Контракт заключался в рублях. Скажем прямо: я совсем не из обеспеченной семьи. Учитывая сложившуюся ситуацию, руководство вуза дало возможность платить не за семестр, а за половину. Платили бартером.
Вуз, понимая происходящее, принимал оплату частями, бартером, сеткой рабица. За второй семестр я заплатил двумя кассетными магнитофонами. Взяли с удовольствием – и никаких кассовых чеков. Купил их не в магазине, а на рынке, потому что дешевле. И это продолжалось в течение года.
Слышал о прецеденте, когда в студенческую столовую свозили картошку как оплату за обучение. Брали. А что делать, если нет живых денег? Кредитов нет. Тогда нельзя было пойти и занять. Денег-то ни у кого не было. У моих отца и крестного занимали, но ненадолго. Свободных денег было крайне мало, чтобы кому-то одолжить или купить что-то из бытовой японской техники.
Мой отец в то время находился в командировке где-то в Татарстане. У него была банковская карточка «СбС-АГРО». В 1997 году этот банк одним из первых рассылал в почтовые ящики конверты с дебетовыми картами. Мой отец воспользовался ей, хотя на весь город был один-два банкомата.
Тогда он пытался снять деньги, чтобы расплатиться на бензоколонке. Там отец узнал о дефолте – банкомат не выдал деньги. В результате этот банк умер. Отец рассказывал: «Я как дурак стою на трассе, голосую». Один мужик остановился, слил ему немного бензина, чтобы можно было доехать до следующей заправки.
Не помню, чтобы был большой ажиотаж [после дефолта]. Для понимания: поход в магазин тогда – это не сейчас, когда люди ходят пошопиться, сменить обстановку, купить что-то про запас. Тогда не было такой парадигмы: в магазин шли конкретно за чем-то, потому что очень надо. Наверное, все смели, но в моем окружении такого не припомню.
Мне было 17 лет. Мое поколение – люди, которые жили достаточно бедно, поэтому приходилось крутиться. Это стало нашим излюбленным выражением. Прививка тем временем осталась, въелась как ржавчина. Чуть что – начинаешь шуршать. Это, в общем-то, хорошо, оставляет на плаву.
В 2018 году я брал интервью у руководителей известных брендов переводческих агентств – например, компании, которая занималась локализацией продуктов Microsoft. Тоже спрашивал: «Как вы пережили дефолт?» Копал даже глубже, интересовался, как они пришли в этот бизнес. Все сводилось к периоду 1987-1991 годов. Они москвичи, точно так же крутились: все было в наличке, была масса неопределенностей, учились со всеми договариваться.
Полная неопределенность. Когда такое случается, люди стараются затихариться. А кто-то – наоборот: пытается поймать рыбу в мутной воде. Таких людей в нашей стране всегда хватало. Не говорю, что это плохо, в каком-то смысле – хорошо. Если ты ориентируешься в условиях хаоса, никакие обучения на менеджера не нужны (смеется).
[После поступления в университет] думал: «Что делать? Где брать деньги?» Возможностей для работы было крайне мало. Меня выручило то, что в школе я получил первый предпринимательский опыт с книгами издательства «Титул» из Обнинска. Тогда они издавали интересные книги, направленные на тех, кто изучает английский или немецкий язык.
Я этим воспользовался. Заказывал по чуть-чуть, а потом дело пошло: пришли несколько достаточно габаритных коробок с книжками на особенных условиях. Мне дали скидку и предложили стать их торговым представителем. Подписал договор и стал реализовывать их среди аудитории студентов, в которой я находился. Потом быстро переключился на соседний вуз. То есть занимался такими спекулятивными действиями: покупал подешевле, продавал подороже.
Зарабатывал этим только на карманные расходы, но достаточно быстро раскрутил дело: например, подключил самый крупный книжный магазин в Чебоксарах, поставлял туда продукцию. Потом договорился с теми, кто продавал журналы на рынке. У меня родственники ездили в Киров, занимались бизнесом с замками. Попросил их заехать и предложить книжки там. В итоге оплатил второй семестр на первом курсе.
Тогда не было банковских карточек, никаких электронных денег, все происходило через наличку. Брал предоплату, вкладывался в товар. Когда книжки приходили, забирал их на почте и грузил на тележку. Старался быть клиентоориентированным: некоторым даже привозил домой, не заставлял ждать. Благодаря этому опыту понял, что мне нравится заниматься торговлей.
У поколения 90-х гораздо больше возможностей, потому что есть интернет, потому что оно выросло в других условиях. В этом плане проще сориентироваться. Нужно верить в себя: даже если что-то не получится, получится что-то другое. Главное – не сидеть на месте. Это банальные вещи, но работают в жизни. Сейчас всем придется перестраиваться. Нужно двигаться, что-то предпринимать, даже если не получается. А что еще остается? Как нам говорили на военной кафедре: «Можно накрыться белой простыней и ползти на кладбище».
