Сын Есенина писал на фронте стихи о «Спартаке», ходил на стадион с Шостаковичем и перевернул журналистику – так он спасся от тени нелюбящего отца
Быть сыном великого – проблемно. Да, иметь больше возможностей, чем у других, но сжиматься под давлением и увертываться от постоянных сравнений. Константин Есенин не повторился за отцом-поэтом и сбежал от навязанного шаблона: специально не публиковал стихи, старался их вообще не писать, не использовал фамилию для самоутверждения и раскрылся в другом – стал спортивным журналистом.
Детское увлечение футболом стало профессией и дало признание в мире. До этого – мозолистый путь становления: нелюбовь отца, убитые родители, три ранения на войне, работа строителем.
Сергей Есенин называл сына «черным» (из-за цвета волос) и редко навещал, но всегда носил его фотографию с собой
– Никого я не люблю... Только детей своих люблю. Люблю. Дочь у меня хорошая... Блондинка, топнет ножкой и кричит: «Я – Есенина!..» Вот какая у меня дочь... Мне бы к детям... А я вот полтора года мотаюсь по этим треклятым заграницам...
– У тебя, Сережа, ведь и сын есть?
– Есть, сына я не люблю... Он жид, черный...
Пьяный Сергей Есенин вышел из Дома немецких летчиков в Берлине уже на рассвете с писателями-эмигрантами Романом Гулем и Глебом Алексеевым. Есенин постепенно трезвел и переходил на серьезное: рассуждал про антисемитизм и говорил, что не хочет возвращаться в Россию, пока ей управляет Лев Троцкий. Злобный выпад на малолетнего сына встряхнул компанию сильнее.
Константин Есенин родился в период семейного разлома: отец Сергей Есенин и мать Зинаида Райх бесконечно конфликтовали и разжигали скандалы даже после расставания. Есенин ушел из семьи и оставил Райх с полуторогодовалой дочерью Татьяной и еще не родившимся сыном Константином. В 1921 году брак официально расторгли.
Сергей Есенин любил детей (даже не своих), всегда носил их фотографии с собой, но сына Константина не принимал до конца. Их первая встреча – на вокзале в поезде, когда Райх везла его в Кисловодск на лечение. Поэт-имажинист Анатолий Мариенгоф уговаривал Есенина, чтобы тот взглянул на сына. Есенин сдался: «Вошел в купе, сдвинул брови. Зинаида Николаевна развязала ленточки кружевного конвертика. Маленькое розовое существо барахтало ножками. «Фу! Черный!.. Есенины черные не бывают…»
Есенин не присутствовал на родах бывшей жены и узнал о рождении сына по телефону, но сам выбрал для него имя Константин, хотя сначала думал над вариантом с Панкратом. Мариенгоф вспоминал, что Есенин хотел дать ему нелитературное имя, но после крещения (крестным Константина Есенина стал писатель Андрей Белый) расстроился: «Черт побери, а ведь Бальмонта Константином зовут».
Есенин нечасто навещал детей от Зинаиды Райх: приходил не один, без подарков, почти все время проводил со светловолосой дочерью Татьяной и на ступеньках слушал, как та читает стихи. «Есенин подарков детям не делает. Говорит, что хочет, «чтобы любили и без подарков», – воспоминания Райх со слов Константина Есенина. В одной из встреч Есенин разозлился, что они не знают его стихов и читают не те книжки. Так появилась «Сказка о пастушонке Пете» – Райх рассказывала, что Есенин приревновал детей к чужим книгам.
Есенин восхищался дочерью, но выделял минимум внимания сыну. Тот совсем не называл его папой. Племянница Есенина Наталья Наседкина рассказывала: «Когда Сергей Александрович пришел навестить своих детей, к двери подбежал Костя и, увидев отца, закричал: «Танечка, иди, к тебе пришел Есенин!»
После смерти Есенина Татьяну и Константина усыновил режиссер Всеволод Мейерхольд, с которым Райх прожила до своей смерти. Дети называли его папой, хотя знали, кто их настоящий отец. В 1939 году Мейерхольда арестовали, через полгода – расстреляли. Спустя неделю после ареста Мейерхольда Райх нашли убитой в своей квартире с восемью ножевыми ранениями.
Взрослых детей выселили из квартиры через два дня. Есенин остался один в маленькой комнате.
Футбол для Есенина – искусство: пытался стать профессиональным футболистом, вел блокноты со статистикой, ходил на стадион с Шостаковичем
Константин Есенин детально изучал и выписывал нужную информацию из футбольных программок, которые Мейерхольд и Райх привозили ему из-за границы. Простые блокноты превращались в архивы статистических данных. «Это сейчас молодые люди из подражания цифирью балуются, а что меня заставило? Понятия не имею. Но с тех пор, с малолетства, два часа ежедневно над гроссбухами. Придумал себе службу, а? Без выходных, без отпусков...» – вспоминал Есенин 13-летнего себя.
Мания Есенина к анализу игры через цифры помогала ему с прогнозами на матчи. В 1938 году он угадал всех победителей четвертьфиналов, полуфиналов и финала Кубка СССР и выиграл конкурс прогнозов среди болельщиков в газете «Советский спорт» (тогда она называлась «Красный спорт»). «Спартак» взял кубок, а портрет Есенина попал на страницы газеты.
Есенин следил за матчами, юношей выступал на первенстве Москвы, а потом играл в армии. Стать профессиональным футболистом не получилось: 15-летний Есенин пробивался в школу первого иностранного тренера в России Антонина Фивебра [после карьеры в Испании пришел в «Спартак», но пробыл там всего два месяца], дошел до финальной игры, но не впечатлил.
«Всеволод Эмильевич против моих хождений на стадион ничего не имел, – говорил Есенин. – Режиссер, он уважал зрелища. Да и на футбол впервые он меня вывел. Его смущали мои разлинованные цветными карандашами тетрадки, куда я заносил всякую всячину. Как знать, не подумал ли он, что кто-то мог фиксировать его спектакли так же, как я – матчи?..»
Особенными для Есенина становились походы на стадион с Мейерхольдом и композитором Дмитрием Шостаковичем. В 1927 году в Ленинград на матч с местным профсоюзом приехали английские рабочие. Мейерхольд взял на стадион семилетнего Есенина и вместе с Шостаковичем рассказывал о происходящем на поле. Ленинградцы победили – 1:0.
Отдельная магия – когда Шостакович долго стоял в очереди за мороженым или бегал в «Росконд» за конфетами, чтобы угостить маленького Есенина. Музыка Шостаковича всегда напоминала Есенину о тех временах. Их связь не стерлась через годы: периодически обменивались звонками и письмами, в которых вываливали друг другу футбольные наблюдения и замечания.
Ходить на стадион получалось не всегда. В 1931 году в Москву приехала сборная Турции. Билеты на матч разобрали очень быстро, поэтому Есенин остался на даче и слушал трансляцию по радио.
Есенин так любил «Спартак», что сочинял про него стихи на фронте
Любовь к «Спартаку» – безумство и оберег: «На войне я шестнадцать раз поднимал людей в атаку и никогда не кричал и не ругался, а говорил спокойно: «Ну что, пошли, друзья, вперед». Думаю, что поэтому уцелел и сейчас вместе с вами болею за «Спартак».
Есенин встретил войну в 1941 году, когда добровольцем пошел на фронт. Три ордена Красной Звезды, звание лейтенанта, три тяжелых ранения, 12 походов в пехотную атаку, четыре – в танковую. Есенин вернулся с войны живым, хотя его заочно похоронили. Во время одной из атак он получил тяжелое ранение и остался на поле умирать. По темноте его подобрали санитары из другого подразделения: потерявшего много крови, с грубой раной, без сознания, но живого. В газете написали, что Есенин погиб, но ошиблись. Ту заметку он прочитал через несколько лет.
О войне напоминали трехчасовая операция, четыре месяца реабилитации и 17-сантиметровый шрам на спине, когда его ранили в легкое разрывной пулей. Если бы не решение врача, Есенин остался бы без пальца: в госпитале узнали фамилию солдата и запретили операцию.
Есенин спасал блокадный Ленинград. Футбол оставался терапией, которая помогала не сломаться: раненый Есенин лежал в госпитале, но сбежал из палаты через окно в тапочках и халате, когда узнал о матче «Зенита» с командой из Баку.
В самые тяжелые моменты успокаивали рифмы про «Спартак», сочиненные в окопах:
День придет, и перламутром шелка
В бирюзе, сверкающей росой,
Замелькают красные футболки
С знаменитой белой полосой!
«У каждого за спиной в те дни было «дыхание Родины огромной», но и свой дом, своя улица, товарищи, друзья. У меня за спиной был «Спартак». Есенин вспоминал, что после войны многие ветераны поддерживали именно «Спартак»: потому что ассоциировали себя с клубом, который справился с кризисом. В 1945 году «Спартак» занял 10-е место и чуть не вылетел из элиты, через год – выиграл Кубок СССР, хлопнув в финале «Динамо» из Тбилиси. Стадион «Динамо» собрал 70 тысяч зрителей, среди них – солдаты на костылях, с протезами и перевязанными головами.
Ходить на «Спартак» – энергия и парализующий психоз: «Было это сразу после войны. Помните, тогда в нас, кто уцелел, сила играла, заново жизнь начинали. Сижу на матче, и «Спартаку» забивают. Сосед мой как вскочит, как заорет, рот до ушей, жутко противен он мне стал. И я вдруг его по физиономии сбоку как смажу! Совершенно безотчетно: раззудись плечо! Ну, думаю, быть драке. А он на миг смолк – и снова заорал.
Не увидел, не понял, что произошло, наверное, подумал, что его случайно задели, вокруг ведь все повскакивали. Рука у меня, надо сказать, довольно тяжелая. Уселся мой сосед, замер, глаз с мяча не сводит, а ладонью скулу ощупывает. И, знаете, я его зауважал: вот это болельщик, человек в экстазе! После того случая на ненаших я не злюсь, жду, пока наорутся. И как у меня рука пошла?..»
Есенин пришел в спортивную журналистику после инфаркта. Книги, клуб бомбардиров Григория Федотова, «статистика на высоте поэзии»
После войны Есенин вернулся в инженерно-строительный университет в Москве, чтобы окончить учебу. Стипендии не хватало, поэтому он продал несколько тетрадей с переписанными от руки стихами отца. Дальше – работа в Главмосстрое и Госстрое: строительство домов, школ, культурных объектов и возведение спорткомплекса «Лужники». Карьера строителя закончилась, когда по Есенину ударил инфаркт.
Проблемы со здоровьем вернули Есенина к детскому увлечению: он выкатил накопленную статистическую базу и влетел в спортивную журналистику, чтобы ее перевернуть. Структурность данных, точность, значимость деталей. Есенин остался строителем, но в новой плоскости. С ним советская журналистика добавила в осознанности и полноценно отталкивалась от проверенных фактов.
Есенин первым составил списки всех матчей сборной СССР (ввел ранг-лист с порядковыми номерами) и игроков с наибольшим количеством матчей в чемпионате СССР, придумал и продвинул «Клуб Григория Федотова» [российские футболисты, забившие за карьеру 100+ голов]. Есенина заваливали звонками, чтобы не потеряться в тучах цифр и узнать новое. Профессионализм Есенина уловила писательница Софья Хентова: «Поднял футбольную статистику на высоту поэзии».
Значимость Есенина – в двух цитатах бывшего главного редактора еженедельника «Футбол-хоккей» Льва Филатова:
- «Есенин остается самым известным, почитаемым и читаемым футбольным историографом. «Цифирь» свою он не просто расставляет столбиками и подсчитывает, как скупой рыцарь. Он весело колдует с ней, извлекая невиданные пассажи. Эти его находки добавляют футболу какие-то лишние искорки, удивляют, потешают, а иногда и велят задуматься».
- «Он стал нужным для тех, кому что-то неясно в футболе. А неясно – всем».
«Советский спорт», «Московский комсомолец», еженедельник «Футбол-хоккей» – Есенин не пользовался родством и фамилией отца, но оброс известностью: «Надо сказать, что носить фамилию Есенин довольно хлопотно. Я в основном придерживаюсь двух принципов. Первый из них: нося фамилию Есенина, стихов не писать, а тем более не публиковать. Как бы ты ни писал, их будут сравнивать со стихами отца. Второй – горьковский: «Если можете не писать – не пишите». Вот о футболе я не писать не могу и пишу. А стихи... Так, раз в три года».
Показатель возросшего влияния – ситуация с сестрой Татьяной, которой в аэропорту с тяжелыми чемоданами помог офицер. Он случайно увидел фамилию Есениной в паспорте, когда та расплачивалась за билет в кассе. «Вы Есенина? Скажите, а вы не родственница футбольного статиста Константина Есенина?» – удивился офицер. Татьяна рассказала о случившемся брату: «Ты стал знаменитее отца». Оба рассмеялись.
Его книги (про «Спартак», сборную СССР, московский футбол) стали срезами футбольной истории и базой для погружения. Есенин-журналист вывел для себя и коллег принцип: «Быть спортивным – значит быть современным».
