Как Бродского судили за тунеядство
Судья: Чем вы занимаетесь?
Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю...
Судья: Никаких «я полагаю». Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! У вас есть постоянная работа?
Бродский: Я думал, что это постоянная работа.
Судья: Отвечайте точно!
Бродский: Я писал стихи. Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю...
Судья: Нас не интересует «я полагаю». Отвечайте, почему вы не работали?
Бродский: Я работал. Я писал стихи.
Судья: Нас это не интересует. Нас интересует, с каким учреждением вы были связаны.
Бродский: У меня были договоры с издательством.
Судья: Так и отвечайте. У вас договоров достаточно, чтобы прокормиться? Перечислите, какие, от какого числа, на какую сумму?
Бродский: В Москве вышли две книги с моими переводами.
Судья: Ваш трудовой стаж?
Бродский: Примерно...
Судья: Нас не интересует «примерно»!
Бродский: Пять лет.
Судья: Где вы работали?
Бродский: На заводе. В геологических партиях.
Судья: А вообще какая ваша специальность?
Бродский: Поэт, поэт-переводчик.
Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?
Бродский: Никто. А кто причислил меня к роду человеческому?
Судья: А вы учились этому?
Бродский: Чему?
Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят, где учат?
Бродский: Я не думал… я не думал, что это дается образованием.
Судья: А чем же?
Бродский: Я думаю, это... от бога.
Это запись суда над Иосифом Бродским, проходившего 18 февраля 1964 года.
Тунеядством в СССР считалось «длительное проживание совершеннолетнего трудоспособного лица на нетрудовые доходы с уклонением от общественно полезного труда». В Конституции 1918 года закреплено: люди без трудового дохода лишены политических прав. В 1936 году в Конституции прямо написано: «Кто не работает, то не ест».
Для решения социальных, экономических и политических проблем в 1961 году вышел указ, который ужесточил правовые документы сталинского периода. Он уравнивал обычных бездельников и всех граждан с нетрудовыми источниками доходов. В том числе представителей творческих профессий. Им присваивалась аббревиатура БОРЗ (без определенного рода занятий). От нее и появилось слово «борзой» – тогда оно обозначало человека, не желающего работать.
После указа сосланы 37 тысяч человек. И именно по нему привлекли к ответственности 23-летнего Иосифа Бродского – он стал самым известным человеком в истории статьи о тунеядстве. Кроме него за тунеядство на один год был осужден актер Николай Годовиков. Также попытки обвинений выдвигались историку-публицисту Рою Медведеву, философу Александру Зиновьеву, писателю Владимиру Войновичу.
Историк Владимир Козлов писал: «С середины 60-х годов шел поиск наиболее эффективных мер воздействия на инакомыслящих, соблюдая при этом правила игры в социалистическую законность. Дело Бродского – один из экспериментов властей, которым не нравится некая личность с ее взглядами, убеждениями и представлениями, но которую по законам советской власти нельзя судить за эти убеждения и представления».
Дополняет Алексей Лосев: «Среди ленинградской интеллигенции сформировалось объяснение, почему жертвой показательных репрессий был выбран Бродский. Оно сводится к тому, что сработало некое «коллективное бессознательное» государства, учуявшего опасность в том уровне духовной свободы, на который Бродский выводил читателя даже аполитичными стихами. Его стихи описывали недоступный для слишком многих уровень духовного существования».
Чтобы избежать ответственности, творческие люди устраивались на фиктивные должности. Хотя многие вынужденно работали на нетворческих специальностях по-настоящему: Виктор Цой – кочегаром, Юрий Шевчук – дворником и ночным сторожем.
Адвокат: Вы находитесь на учете в психиатрическом диспансере?
Бродский: Да.
Адвокат: Проходили ли вы стационарное лечение?
Бродский: Да, с конца декабря 63-го по 5 января этого года в больнице имени Кащенко, в Москве.
Адвокат: Не считаете ли вы, что ваша болезнь мешала вам подолгу работать на одном месте?
Бродский: Может быть. Наверное. Впрочем, не знаю. Нет, не знаю.
Адвокат: Вы переводили стихи для сборника кубинских поэтов?
Бродский: Да.
Адвокат: Вы переводили испанские романсеро?
Бродский: Да.
Адвокат: Вы были связаны с переводческой секцией Союза писателей?
Бродский: Да.
На тот момент Бродский жил с родителями-пенсионерами в помещении общей площадью 40 м². В восьмом классе он ушел из школы – решение связано и с проблемами с учителями, и с необходимостью зарабатывать для поддержки семьи.
С детства у него были невротические проблемы: фобии и заикание. По этим показаниям он не пошел в армию. С 1956 года он около трех лет официально проработал на предприятиях Ленинграда. И за это время сменил 13 мест работы. Бродский был фрезеровщиком, помощником прозектора в морге, кочегаром, фотографом. Несколько лет рабочим в экспедициях с группой геологов. Одновременно с этим он занимался самообразованием, много читал и увлекся литературой. С 1962 года он не был официально трудоустроен. Занимался переводами и писал стихи.
Судья вынес приговор на первом заседании: направить Бродского на судебно-психиатрическую экспертизу, перед которой поставить вопрос, страдает ли Бродский каким-нибудь психическим заболеванием и препятствует ли это заболевание направлению его в отдаленные местности для принудительного труда. И направить Бродского на прохождение экспертизы под конвоем.
Судья: Есть у вас вопросы?
Бродский: У меня просьба – дать мне в камеру бумагу и перо.
Судья: Это вы просите у начальника милиции.
Бродский: Я просил, он отказал. Я прошу бумагу и перо.
Судья: Хорошо, я передам.
Бродский: Спасибо.
По результатам экспертизы Бродский получил такое заключение: «В наличии психопатические черты характера, но трудоспособен. Поэтому могут быть применены меры административного порядка».
Сам Бродский рассказывал, что в больнице к нему применяли пытки: «Мне делали жуткие уколы транквилизаторов. Глубокой ночью будили, погружали в ледяную ванну, заворачивали в мокрую простыню и помещали рядом с батареей. От жара батарей простыня высыхала и врезалась в тело. Там меня держали несколько недель. И это было худшее время в моей жизни».
Второй суд состоялся через месяц – 13 марта.
Судья: Объясните суду, почему вы в перерывах не работали и вели паразитический образ жизни?
Бродский: Я в перерывах работал. Я занимался тем, чем занимаюсь и сейчас: я писал стихи.
Судья: Значит, вы писали свои так называемые стихи? А что полезного в том, что вы часто меняли место работы?
Бродский: Я начал работать с 15 лет. Мне все было интересно. Я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях.
Судья: А что вы сделали полезного для родины?
Бродский: Я писал стихи. Это моя работа. Я убежден... я верю, что то, что я написал, сослужит людям службу и не только сейчас, но и будущим поколениям.
Судья: Значит, вы думаете, что ваши так называемые стихи приносят людям пользу?
Бродский: А почему вы говорите про стихи «так называемые»?
Судья: Мы называем ваши стихи «так называемые», потому что иного понятия о них у нас нет.
Общественный обвинитель Сорокин: Можно ли жить на те суммы, что вы зарабатываете?
Бродский: Можно. Находясь в тюрьме, я каждый раз расписывался в том, что на меня израсходовано в день 40 копеек. А я зарабатывал больше, чем по 40 копеек в день.
Сорокин: Но надо же обуваться, одеваться.
Бродский: У меня один костюм – старый, но уж какой есть. И другого мне не надо.
Адвокат: Оценивали ли ваши стихи специалисты?
Бродский: Да. Чуковский и Маршак очень хорошо говорили о моих переводах. Лучше, чем я заслуживаю.
Адвокат: Была ли у вас связь с секцией переводов Союза писателей?
Бродский: Да. Я выступал в альманахе, который называется «Впервые на русском языке», и читал переводы с польского.
Судья: Лучше, Бродский, объясните суду, почему вы в перерывах между работами не трудились?
Бродский: Я работал. Я писал стихи.
Судья: Но это не мешало вам трудиться.
Бродский: А я трудился. Я писал стихи.
Судья: Но ведь есть люди, которые работают на заводе и пишут стихи. Что вам мешало так поступать?
Бродский: Но ведь люди не похожи друг на друга. Даже цветом волос, выражением лица.
Судья: Это не ваше открытие. Это всем известно. А лучше объясните, как расценить ваше участие в нашем великом поступательном движении к коммунизму?
Бродский: Строительство коммунизма – это не только стояние у станка и пахота земли. Это и интеллигентный труд, который...
Судья: Оставьте высокие фразы! Лучше ответьте, как вы думаете строить свою трудовую деятельность на будущее.
Бродский: Я хотел писать стихи и переводить. Но если это противоречит каким-то общепринятым нормам, я поступлю на постоянную работу и все равно буду писать стихи.
Судья: Вы сделали для себя выводы из выступления печати?
Бродский: Статья Лернера была лживой. Вот единственный вывод, который я сделал.
Судья: Значит, вы других выводов не сделали?
Бродский: Не сделал. Я не считаю себя человеком, ведущим паразитический образ жизни.
Адвокат: Вы сказали, что статья «Окололитературный трутень», опубликованная в газете «Вечерний Ленинград», неверна. Чем?
Бродский: Там только имя и фамилия верны. Даже возраст неверен. Даже стихи не мои. Там моими друзьями названы люди, которых я едва знаю или не знаю совсем. Как же я могу считать эту статью верной и делать из нее выводы?
Статья «Окололитературный трутень» была основой для материалов суда. Ее писали трое: Лернер, Ионина и Медведева. Статья вышла 29 ноября 1963-го. Главный отрывок:
«Все его стихотворения свидетельствуют о том, что мировоззрение их автора явно ущербно. Он подражает поэтам, проповедовавшим пессимизм и неверие в человека. Его стихи представляют смесь из декадентщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины. Жалко выглядели убогие подражательные попытки Бродского. Впрочем, что-либо самостоятельное сотворить он не мог: силенок не хватало. Не хватило знаний, культуры. Да и какие могут быть знания у недоучки, не окончившего даже среднюю школу?»
Цитируя стихотворение Бродского, авторы вырывали из контекста его строчки и приписывали ему чужие. А в конце призвали: «Очевидно, надо перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем. Такому, как Бродский, не место в Ленинграде».
8 января 1964-го в том же «Вечернем Ленинграде» опубликован текст «Тунеядцам не место в нашем городе», составленный из читательских откликов на статью «Окололитературный трутень». Риторика там примерно та же:
«В то время как замечательная советская молодежь завоевывает космос, самоотверженно трудится в цехах заводов, на целинных землях, практически решая задачи строительства коммунизма, находятся отдельные юнцы, которые проводят время в праздном безделье, интересуясь только собственной персоной».
К травле подключился Ленинградский Союз писателей. Бродский его избегал: ему не нравились авторы, и он знал, что его там не одобрят. Их заявление только подтвердило это:
«Бродский неизвестен в Союзе писателей, так как не является профессионально пишущим и не имеет опубликованных работ. Также не является он и профессиональным литератором, для которого литературная, творческая работа не только потребность, но и средство существования. Таким образом, речь идет не о поэте в обычном и общепринятом смысле этого слова, а о человеке, предпринявшем попытку писать стихи. Более того, отлично понимая, что его стихи не найдут отклика в стенах Союза, он встал на путь прямого издевательства над уважаемыми народом, любимыми народом поэтами».
Свидетельница Груднина: Как профессиональный поэт и литературовед по образованию, я утверждаю, что переводы Бродского сделаны на высоком профессиональном уровне. Бродский обладает специфическим, не часто встречающимся талантом художественного перевода стихов. Из разговора с Бродским и людьми, его знающими, я знаю, что живет Бродский очень скромно, отказывает себе в одежде и развлечениях, основную часть времени просиживает за рабочим столом. Получаемые за свою работу деньги вносит в семью.
Судья: А почему он работает в одиночку и не посещает никаких литобъединений?
Свидетельница Груднина: В 1958 году он просил принять его в мое литобъединение. Но я слышала о нем как об истеричном юноше и не приняла его, оттолкнув собственными руками. Это была ошибка, я очень о ней жалею. Сейчас я охотно возьму его в свое объединение и буду с ним работать, если он этого захочет.
Свидетель Эткинд: Перевод стихов – труднейшая работа, требующая усердия, знаний, таланта. На этом пути литератора могут ожидать бесчисленные неудачи, а материальный доход – дело далекого будущего. Можно несколько лет переводить стихи и не заработать этим ни рубля. Такой труд требует самоотверженной любви к поэзии и к самому труду. При его стихотворной технике ему ничего не мешало бы халтурить, он мог бы переводить сотни строк, если бы он работал легко, облегченно. Тот факт, что он зарабатывал мало денег, не означает, что он не трудолюбив.
Свидетель Смирнов: Я лично с Бродским не знаком, но хочу сказать, что, если бы все граждане относились к накоплению материальных ценностей, как Бродский, нам бы коммунизм долго не построить. Разум – оружие опасное для его владельца. Все говорили, что он – умный и чуть ли не гениальный. Но никто не сказал, каков он человек. Почему никто не говорит, что у него много путаницы в голове? И антисоветские строчки?
Свидетель Логунов: С Бродским я лично не знаком. Впервые я его встретил здесь, в суде. Так жить, как живет Бродский, больше нельзя. Я не позавидовал бы родителям, у которых такой сын. Я работал с писателями, я среди них вращался. Я сравниваю Бродского с Олегом Шестинским – Олег ездил с агитбригадой, он окончил Ленинградский государственный университет и университет в Софии. И еще Олег работал в шахте. Я хотел выступить в том плане, что надо трудиться, отдавать все культурные навыки. И стихи, которые составляет Бродский, были бы тогда настоящими стихами. Бродский должен начать свою жизнь по-новому.
Свидетель Николаев: Я лично с Бродским не знаком. Я знаю о нем три года по тому тлетворному влиянию, которое он оказывает на своих сверстников. Я отец. Я на своем примере убедился, как тяжело иметь такого сына, который не работает. Я у моего сына не однажды видел стихи Бродского. Слушая Бродского, я узнавал своего сына. Мне мой сын тоже говорил, что считает себя гением. Он, как и Бродский, не хочет работать. Люди, подобные Бродскому, оказывают тлетворное влияние на своих сверстников. По форме стиха видно, что Бродский может сочинять стихи. Но нет, кроме вреда, эти стихи ничего не принесли. Бродский не просто тунеядец. Он воинствующий тунеядец! С людьми, подобными Бродскому, надо действовать без пощады.
Свидетельница Ромашова: Я лично Бродского не знаю. Но его так называемая деятельность мне известна. Пушкин говорил, что талант – это прежде всего труд. А Бродский? Разве он трудится, разве он работает над тем, чтобы сделать свои стихи понятными народу? Меня удивляет, что мои коллеги создают такой ореол вокруг него. Ведь это только в Советском Союзе может быть, чтобы суд так доброжелательно говорил с поэтом, так по-товарищески советовал ему учиться. Я, как секретарь партийной организации училища имени Мухиной, могу сказать, что он плохо влияет на молодежь.
Адвокат: А сами вы знакомы со стихами Бродского?
Свидетельница Ромашова: Знакома. Это у-ужас! Не считаю возможным их повторять! Они ужа-а-сны!
Свидетель Адмони: С Бродским я почти не знаком. Мы здороваемся, но, кажется, не обменялись даже двумя фразами. Однако я пристально слежу за его переводческими работами. Это переводы талантливые, яркие. Я могу со всей ответственностью сказать, что они требовали чрезвычайно большой работы со стороны их автора. Они свидетельствуют о большом мастерстве и культуре переводчика. А чудес не бывает. Сами собой ни мастерство, ни культура не приходят. Для этого нужна постоянная и упорная работа. Даже если переводчик работает по подстрочнику, он должен, чтобы перевод был полноценным, составить себе представление о том языке, с которого он переводит, почувствовать строй этого языка, должен узнать жизнь и культуру народа и так далее. А Иосиф Бродский, кроме того, изучил и самые языки. Поэтому для меня ясно, что он трудится – трудится напряженно и упорно. А когда я сегодня – только сегодня – узнал, что он вообще кончил только семь классов, то для меня стало ясно, что он должен был вести поистине гигантскую работу, чтобы приобрести такое мастерство и такую культуру, которыми он обладает. К работе поэта-переводчика относится то, что Маяковский говорил о работе поэта: «Изводишь нужного слова ради тысячи тонн словесной руды».
Свидетель Воеводин: Я лично с ним знаком не был. Он мало бывает в Союзе, только на переводческих вечерах. Он, видимо, понимал, как встретят его стихи, и потому не ходил на другие объединения. Я читал его эпиграммы. Вы покраснели бы, товарищи судьи, если бы их прочитали. Здесь говорили о таланте Бродского. Талант измеряется только народным признанием. А этого признания нет и быть не может.
Постановлением суда Иосиф Бродский за тунеядство был выселен из Ленинграда сроком на пять лет: «Бродский систематически не выполняет обязанностей советского человека по производству материальных ценностей и личной обеспеченности, что видно из частой перемены работы. Предупреждался органами МГВ в 1961 году и в 1962 году – милицией. Обещал поступить на постоянную работу, но выводов не сделал, продолжал не работать, писал и читал на вечерах свои упадочнические стихи. Из справки Комиссии по работе с молодыми писателями видно, что Бродский не является поэтом. Его осудили читатели газеты «Вечерний Ленинград». Поэтому суд применяет Указ от 4/П. 1961 года: сослать Бродского в отдаленные местности сроком на пять лет с применением обязательного труда».
Бродский отправился в деревню Норенская в Архангельской области, где ему отвели половину избы. Там он прожил полтора года (с 25 марта 1964-го по 4 сентября 1965-го). Работал разнорабочим в совхозе «Даниловский»: занимался полевыми работами, был бондарем, кровельщиком, доставлял бревна с лесоповала к местам погрузки.
Там же он писал стихи, публиковался в местной газете, учил английский язык. Бродский говорил, что ему повезло во всех отношениях – многим людям в ссылке бывало тяжелее. И что время, проведенное в «Даниловском, одно из лучших в его жизни: «Бывали и не хуже, но лучше – пожалуй, не было».
Точно неизвестно, почему ему так сильно сократили срок. Возможно, из-за давления советской общественности – 49 литераторов требовали пересмотра приговора (среди них Маршак, Чуковский, Ахматова, Паустовский, Твардовский).
Также есть версия, что большую роль сыграл французский писатель Жан-Поль Сартр. Он заявил, что из-за дела Бродского советскую делегацию на Европейском форуме писателей будут ждать проблемы. И продавил публикацию стенограммы суда над Бродским во влиятельных зарубежных изданиях.
***
Бродский отправился в ссылку двадцатитрехлетним юношей, а вернулся – двадцатипятилетним сложившимся поэтом. Его приняли работать переводчиком в отделение Союза писателей. Но печатали только детские стихи. В основном Бродский зарабатывал переводами и литературной обработкой дубляжей к фильмам.
За все время в СССР опубликованы только четыре его стихотворения (в 1966-67 годах). При этом стихи Бродского широко расходились в самиздате. И за пределами СССР – там его печатали и на русском, и в переводе.
КГБ внимательно следил за Бродским – и не любил его иностранную популярность. В мае 1972-го его вызвали в ОФИР и предложили покинуть страну, чтобы избежать новых преследований. Обычно оформление документов на выезд из Советского Союза занимало от полугода до года, но после этого разговора Бродский получил визу за 12 дней.
Перед отъездом он отправил письмо генсеку Брежневу:
«Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика – в том качестве, в котором я до сих пор и выступал.
Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык – вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны.
Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге.
Я хочу верить и в то, и в другое. Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота – доброта. От зла, от гнева, от ненависти – пусть именуемых праведными – никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять.
Я прошу дать мне возможность и дальше существовать в русской литературе, на русской земле. Я думаю, что ни в чем не виноват перед своей Родиной. Напротив, я думаю, что во многом прав. Я не знаю, каков будет Ваш ответ на мою просьбу, будет ли он иметь место вообще. Жаль, что не написал Вам раньше, а теперь уже и времени не осталось. Но скажу Вам, что в любом случае, даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится».
После эмиграции в 1972 году Бродский больше ни разу не был в России. В 1987 году он стал лауреатом Нобелевской премии по литературе.
